Он сидел нахохлившись, надвинув шапку на самый нос, всем на свете недовольный.
– Но, Диху…
И тогда нелюдь с размаху запечатал мои губы ладонью, до боли вжал пятерню в лицо.
– Цыц, дура! Не смей мое имя вслух произносить, – зашипел он прямо в ухо. – Я – Тихий. Еще «мой господин». Коли дошло – моргни.
Я честно подняла и опустила веки, взглядом моля, чтобы отпустил, а то ведь еще чуть-чуть, и задохнусь.
– Так что мы сейчас делаем, Кэтрин? – спросил почти ласково сид, отводя руку.
– Сидим в санях и ждем, мой господин, – пролепетала я виновато.
– Отлично!
Ни боярин, ни сын его на воспитательную сцену внимания не обратили, всецело поглощенные возмущениями относительно человеческой тупости и неповоротливости.
– Куда, куда ты, дурья башка, правишь? – грозовым раскатом громыхал Иван Дмитриевич на очередного незадачливого возницу, перегородившего дорогу.
Я же после краткой, но жесткой выволочки сжалась вся в комочек и затихла. Что сделает с рабыней Диху… ой-ой! господин Тихий, если узнает, что утром она во все горло проорала его имя? Удавит и в Волхов бросит, не иначе.
Там, где коснулась ладонь сида, кожа горела, как при ожоге, а в ухе, куда он нашипел, беспрестанно звенело. И я готова была присягнуть, что горло мне, пока шла мини-экзекуция, сдавливала невидимая сила.
– А мы в гостевых хоромах у дядьки Миши остановимся? – любопытствовал тем временем Прохор.
– Нет, стеснять посадника Михаила Семеновича и его семейство мы не станем, отрок, – подчеркнуто важно ответствовал боярин. – У нас в Новгороде свои хоромы имеются. Туда и путь держим, так сказать.
Не доезжая до детинца, санный поезд боярина Корецкого свернул с главной улицы куда-то вправо, и очень скоро мы оказались возле ворот городской усадьбы Ивана Дмитриевича. Хозяйский дом стоял фасадом на улицу – трехэтажный терем с причудливой бочкообразной кровлей, резными ставнями и наличниками. Кроме искусной резьбы вереи и полотнища ворот были покрыты узорами из декоративных гвоздей с фигурными шляпками.
– Красота! – ахнула я, не сдержавшись.
Почти утраченная, всеми позабытая краса традиционной русской архитектуры всегда меня завораживала. Я же мечтала в своем этнопоселении возвести что-то похожее. Предки наши были по-настоящему креативными людьми, у них есть чему поучиться в плане дизайна.
– Смотри, еще сорока во рту гнездо совьет! – засмеялся Прошка. – Ты посадских палат не видела, вот где красота! По камню резьба, точно кружево.
Тем временем из ворот, на которых тоже имелась отдельная кровелька, выскочила немногочисленная боярская челядь, оставленная стеречь хозяйское добро. Непонятно только, чего больше было в истошных воплях слуг – радости или испуга. Ивана Дмитриевича с почестями, достойными какого-нибудь индийского раджи, проводили на высокое крыльцо. Он, точно ледокол, плыл через волны склоненных спин, принимая цветистые славословия в свой адрес как должное. Шуба нараспашку, борода – волосок к волоску и глаза как у сокола, светлые и ясные. Русский человек с картины Константина Васильева, но при этом живой и настоящий, а не иконописный. Иван Дмитриевич Корецкий залихватски улыбался в усы, шлепал девок пониже спины и, то ли в шутку, то ли всерьез, грозился повесить юркого мужичонку, управляющего городской усадьбой, за лень и нерадение.
«Если его двоюродный брат-посадник такой же… великолепный, то этому Новгороду ничего не грозит», – подумалось мне.
– Да, тятя могуч! – тихо и восторженно вздохнул Прохор, словно прочитав мысли пришелицы.
На Диху внимания никто не обращал, словно сид сделался невидимкой. Хотя… Порой мерещились в сыне Луга кривобокость и даже горбатость, а также несвойственная низкорослость. Как будто странная пылинка в глаз попадала, и тогда лицо сида меняло пропорции: тонкий прямой нос загибался крючком, мужественных очертаний губы совершенно по-лягушачьи растягивались к ушам, хоть завязочки пришивай. Черт знает что такое творилось! Я терла веки, и тогда иллюзия рассеивалась без следа.
– Чего стоишь столбом, девушка? – Сид оказался легок на помине. – Займись-ка нашими сундуками, а то челядь совсем обленилась, не почешутся, пока не гаркнешь на них.
– А почему снова я?
– Ну, должен же от тебя толк какой-то быть, верно? – процедил сквозь зубы надменный сын Луга. – Живо делом займись!
И тут же забыл о невольнице, переключив все внимание на Прошку.
– А тебя, отрок, батюшка кличет, разговор к тебе у него. Серьезный.
Я потому и решила начать свой бизнес, что надоело быть простым исполнителем. К счастью, необходимость проявлять инициативу уже давно не повергала меня в священный ужас и трепет. И заставить могла кого-то выполнить обязанности, и, если потребуется, настоять на своем. Мама хотела, чтобы я в медицину пошла, но мне-то совсем иная специальность была по душе. Я уперлась и сделала по-своему, о чем еще ни разу по-настоящему не пожалела. Тем паче сейчас, когда вдруг пригодились все знания по средневековой русской культуре и искусству. Знать бы наперед, что так выйдет, грызла бы науку еще глубже и упорнее.
Дворня поглядывала на меня свысока, но Тихого здесь побаивались не на шутку, а потому меня не задирали пока.
«Соберись! Немедленно! – приказала я сама себе. – Соберись и заставь себя уважать. Они же еще ничего про зеркало и остальную чертовщину не знают, надо пользоваться моментом. Покажи, что ты имеешь право немного покомандовать. Давай, не будь размазней!»