– Милости прошу, синьор Диччи, – проворковал главный банкир. – Рад видеть вас в добром здравии. Соблаговолите пройти в кабинет. О, я вижу, с вами дама.
Сид повел бровью, мол, идем со мной, Кэти.
Затем я была усажена в кресло у стены, и мне строго-настрого приказали помалкивать. Диху приложил палец к губам и посмотрел так, что язык сам присох к нёбу. Что-что, а глядеть сын Луга умел со значением.
Диху
Полупрозрачные стенки хрупкой чашечки родом из-за Великой стены, ограждающей царство Мин, казалось, готовы были рассыпаться от неосторожного вздоха, а поди ж ты, вполне надежно вмещали в себя горячий темно-коричневый напиток.
– Весьма щедрое угощение, господин Висконти, – молвил Диху, вежливо отпив крохотный глоточек. Горчило изрядно, однако гостеприимство главы новгородского отделения ломбардского ссудного дома и впрямь было выше всяких похвал. Кофе, которым угощался сид, стоило золота по своему весу, а фарфоровая чашка гораздо дороже.
– Все ради вас, мой дорогой синьор Диччи! – воскликнул хозяин. – Право же, нечасто столь выгодный деловой партнер, как вы, становится и столь хорошим другом! Среди этой заснеженной страны капелька восточной роскоши необходима такому немолодому сердцу, как мое. И чуточка дружеского тепла и удовольствия от беседы с вами. О! Вы различаете нотки имбиря?
– Определенно да, – кивнул Диху, тщательно скрывая отвращение. Кофе он никогда не любил, особенно приготовленный по-александрийски, с имбирем и перцем. Если б италийский банкир соблаговолил хоть немного подсластить напиток, еще куда ни шло, но так далеко радушие дружелюбного ломбардца не простиралось. К слову, синьору Висконти были прекрасно известны вкусы его давнего делового партнера. Маленькая колкость, не иначе.
– Весьма полезно для мужчин в нашем с вами почтенном возрасте, – хихикнул италиец. – А вы тот еще скрытник, друг мой! Не каждый рискнет завести себе юную конкубину, – и погрозил гостю пальцем. – Занятие оздоравливающее, спору нет, однако силы-то уже не те, не те… Или вас минула эта напасть?
И подмигнул хитрым черным глазом, блестящим, как маслина.
– Совершенно верно, минула, – ледяным тоном обронил сид, не поведя и бровью в сторону «юной конкубины», тщетно морщившей лобик в попытке понять, о чем говорят мужчины. Знание италийского Диху в голову своей невольницы не вложил, однако ее латыни должно было хватить… ну, скажем, для того, чтобы понять, что означает «конкубина».
– Вероятно, природа оказалась к вам более благосклонна, чем ко мне, – вздохнул ломбардец.
«Если бы ты знал, как прав», – мысленно хмыкнул Диху, но вслух вымолвил:
– Кофе великолепен, синьор Висконти, однако я посетил вас, к несчастью, не только для того, чтобы насладиться напитком и беседой.
– А-а… да-да, – понимающе кивнул банкир. – Юность и красота, мой друг, юность и красота. Увы, они требуют от нашей старости и мудрости определенных финансовых вливаний. Что ж, пройдемте. Прелестная мона подождет нас тут, я полагаю?
– Подождет. – Сид покосился на Кэт, которая отчаянно принюхивалась к запаху, волнами растекавшемуся от кофейника и его недопитой чашки, и предложил: – Думаю, вы не откажете моей спутнице в возможности приобщиться к этому замечательному угощению?
Он помнил о стоимости чашки, конечно. Банкир тоже. Однако синьор Висконти, судя по всему, всерьез надеялся, что девчонка причинит драгоценной посуде серьезный ущерб, за который с дорогого друга синьора Диччи можно будет содрать втридорога, а потому не возражал.
– Конечно же! – и непринужденно перешел на латынь: – Угощайтесь, моя дорогая!
– Спасибо, – прошептала Кэт, робко глянув на господина: дескать, можно?
«Можно-можно», – кивнул Диху. В конце концов, велика ли беда, если невольница и впрямь расколотит чашку?
Катя
От аромата кофе можно было запросто с ума сойти. Я тут же вспомнила, что не пила его уже несколько дней. Как там говорил Ричард Третий? Полцарства за коня? И по всей видимости, именно острая кофеиновая недостаточность предельно обострила мой слух, потому что в беседе Диху с синьором Висконти то и дело проскальзывали знакомые слова. Очень странное чувство – думать на чужом языке, на латыни, например. В институте я учила латынь, но в ограниченном объеме. С таким словарным запасом с латинянином не заговоришь. Как, собственно, и по-английски с англичанином после школьно-вузовского курса. Но лингвистическое колдовство Диху даровало мне то глубинное понимание, какое бывает лишь у носителей языка.
И все же только глухой и слепой не догадался бы, что разговор двух достойных господ касался моей персоны. Синьор Висконти косился на…
«Как там ты меня назвал, гадский нелюдь? Конкубиной? Con – вместе, cubare – лежать. Значит, вместе лежим? – молча злилась я, и от восхитительного насыщенного запаха кофе мое возмущение только возрастало. – Почему я должна терпеть эту наглость, а?»
И сама себе отвечала: «Потому что на дворе шестнадцатый век, милочка, а в модных трендах – «Домострой». Женское население новгородской усадьбы, к слову, держалось тише воды, ниже травы. И чуть что выходило не по воле и желанию тиуна, виновнице сразу же отвешивалось изрядно вразумляющих пощечин. Но за чашечку кофе… хорошо, за половину маленькой чашечки я простила Диху «конкубину».
Один крошечный глоточек, затем второй. А-ах! Конечно, он был без сахара, и оттого адски горький, но зато и без ГМО. Натурпродукт! После такой ароматной роскоши растворимую бурду пить не станешь – это точно, хотя бы просто потому, что между Екатериной Говоровой и ближайшей баночкой «Нескафе» пролегает чуть меньше пятисот лет. Всего-навсего.