Кошка колдуна - Страница 59

Диху заледенел, оглушенный памятью. Да, да, все так же, как и тогда: скованный немотой язык, темнота перед глазами, дальний вой в ушах, все ближе, ближе – и вот, высверком, сполохом сизого огня…

…Кайлих!

Она предстала в таком обличье, что былой прелести не сыскала бы и самая чуткая ищейка из ее своры. Облик не охотницы даже, не воительницы, а чистой ненависти. Она пылала синим огнем над пустошами, туман стекал с ее волос и закрывал пути к спасению, а копье, что метнула рука дочери Ллира, лишь чудом не пронзило Диху, словно оленя, насквозь.

Нет, не чудом, понял он, встречая ее жгучий взгляд. Кайлих не промахнулась. Если бы она желала ему быстрой смерти, Диху был бы уже мертв и вовсе не обязательно возродился бы под сводами своего сида. Не потому, что Кайлих убила бы его наверняка, нет. Он сам желал смерти, желал отчаянно, впервые за бесконечные свои годы проклиная дар детей Дану.

Умереть, уйти, раствориться, растаять туманным духом, дотла выжженным горем и яростью Кайлих.

Если бы это было так легко! Если бы она позволила… но нет, она не собиралась позволять.

– Надеешься спастись? – наконец спросила Кайлих.

Он молчал.

– Где моя дочь? – спросила снова.

Диху молчал, стиснув зубы.

– Неужто тебе и в самом деле нечего сказать мне, Диху-торопливый? Прежде ты был скор и на речи тоже!

– Не настолько скор, как мог бы… – выдавил он.

– Не настолько, чтобы уйти от моей своры! – яростно выкрикнула Кайлих. – Не настолько скор и быстроног, чтобы уйти от меня!

Копье соткалось из тумана, возвращаясь в ее руку.

– Что ж, значит, время речей для нас и вправду кончилось, – заключила Неблагая.

И это в самом деле было так.

– Постой!

– С чего бы?

– Постой, Кайлих-жестокосердая, Кайлих двурогого копья. Остановись. Дай мне…

– Что? – оскалилась она. – Что дать? Прощение? Еще один вздох? Шанс удрать теперь, когда я уже загнала тебя, Диху с заячьим сердцем?

– Этне.

Имя сорвалось само. Кайлих задохнулась, вскрикнула и застонала, словно это ее собственную печень пронзило копье. И пока Неблагая не успела опомниться, Диху торопливо добавил:

– Вдруг есть способ вернуть ее?

– Что?!

– Способ вернуть. Нашу… Твою Этне. Если он есть, я найду его. Повремени с возмездием, о Кайлих. Дай мне отсрочку.

Она молчала, все так же неотвратимо и прямо глядя на него. И слова стали бесполезны окончательно.

Диху тоже молча склонил голову, признавая ее право. Но Кайлих медлила с ударом, и спустя несколько бесконечных мгновений он осмелился вновь на нее взглянуть.

Неблагая сида опустила оружие и отвернулась.

– Не вздумай попасться мне снова, – предупредила она, и слова падали в тумане с глухим стуком, словно камни на снег. – В следующий раз, если я найду тебя, если загоню снова… я не смогу удержать свою руку. Прочь! Беги прочь и путай следы так, чтобы я не нашла тебя, Диху Благого двора. Беги сейчас же, пока я еще могу…

Он был не из тех, кому надо предлагать дважды. Он метнулся в туманную мглу, спотыкаясь, на ощупь, быстрее, еще быстрее, так быстро, как никогда еще не бежал ни один из племен Дану. Бежал, каждым волоском ожидая свиста летящего копья и удара в спину. Она же была Неблагой. Она ведь могла…

Очнулся, тяжело дыша, вздрагивая и встряхиваясь, словно лошадь в упряжке. Зачерпнул горсть снега, обтер раскаленный лоб и, сжав кулак, несколько мгновений смотрел, как падают тяжелые талые капли. Падают, пятная сугроб алым.

Кровь… вот что связывает надежнее любых чар. Как можно было забыть о такой простой, такой естественной и нерасторжимой связи? Морок, не иначе. Морок, наведенный хозяевами здешних лесов и снегов, могучими существами, способными помутить разум даже сыну Дану. Они на своей земле, они сильнее – но у них нет никаких прав на его эмбарр. На его потомка. Она – крови Дану, крови Диху и Кайлих, кровь от крови Этне. Как бы ни была сладка эта добыча, никто из здешних… из хийси… не станет пожирать ее сразу. Значит, предстоит бой. Или торг.

Успокаиваясь, Диху задышал ровнее, освобождаясь и от ярости, и от страха. И позвал спокойно и властно:

– Кайтлин.

Не понадобилось даже прислушиваться. Она была здесь, рядом, так близко, что Диху слышал ее дыхание, чуял запах ее крови и страха и почти ощущал на языке солоноватый привкус ее крови. Его крови. И крови Кайлих.

– Кайтлин, – повторил он. – Я иду.

Тропа хийси возникла светящейся цепочкой следов, скупых и осторожных, почти звериных. Сид по-птичьи передернул плечами и пошел вперед, в чащу, не отрывая взгляда от этой тропки, петлявшей в быстро густеющих сумерках. Конечно, следы вели прочь от мира людей. И что с того?

Катя

Наверное, еще один сорочий укус, и я голосила бы на весь лес, потеряв остатки рассудка. Но вдруг кто-то рядом проскрипел противным голосом:

– А ну-ка, чич, негожницы! Ужо вам! Кому шкажано? Кыш!

У меня чуть барабанные перепонки не лопнули от птичьих криков, когда вся стая снялась с места. Твари рванули в разные стороны. И когда я заставила себя не жмуриться и посмотреть на ту, которая прогнала сорок, я птичек очень даже поняла.

– Подь шюда! Вашково!

Сосна не посмела ослушаться приказа, стремительно опустила меня вниз почти к самой земле, быстро и слаженно шевеля ветвями. Хватка ее ни на миг не ослабела, и я была полностью обездвижена, когда предстала перед этим страшным созданием. Изрезанная глубокими морщинами и усеянная бородавками кожа обтягивала череп, на дне глазниц которого пылали уголья глаз, зубы так и торчали из узкогубой пасти в разные стороны, а в грязных седых космах запутались перья, кусочки коры и даже сосульки. От лохмотьев чудовищной старухи шел тяжелый кровяной запах, как от туши только что забитой телки.