– Мало того, что ты ерзаешь и пыхтишь прямо над ухом, так еще и фальшивишь!
Сид, разбуженный и помятый, выдирался из зеленого плена как… Ну да. Как гриб сквозь лесную прель. Подосиновик.
И одежды на нем было как на том грибе, то есть никакой. Совсем. Но – странное дело – обнаженный сын Луга голым отнюдь не выглядел, наоборот, это я рядом с ним почувствовала себя как дура, что приперлась на пляж в норковой шубе и ушанке. А сид был такой… Такой!
Листики, веточки, кусочки мха и даже несколько ягод (чем-то приглянулся он этой чернике, что ли?) украшали художественно растрепанные черные волосы моего… э… дедушки, узоры Силы на золотящейся под солнцем коже едва заметно пульсировали и шевелились. Под ними заиграли мышцы, когда сид потянулся, бесстыдный и естественный, как кот, которому довольно собственной шерсти, чтобы выглядеть лордом за завтраком в Букингемском дворце. Взгляд мой непроизвольно, независимо от воли и приличий, устремился… э… ниже. Ой. Хорошо, что «дедушка» прежде при мне портов не снимал, ибо… Ибо! Может, не такой уж он мне и дедушка? Может… Чувствуя, как предательски полыхают уши, я отвела глаза и уставилась куда-то в район подбородка моего «предка». И успела полюбоваться совершенным рисунком губ прежде, чем эти божественные уста разомкнулись и изрекли:
– Может, хватит уже глазеть? Учти, в ближайшее время мне тошно будет даже думать о женщинах. Лучше воды подай.
Чары развеялись. Диху сдавленно зашипел сквозь зубы и потряс головой, потом потер лоб, словно его одолевало похмелье.
– А… Ага! Я сейчас! – пискнула я, поспешно отползая в сторону родника.
– И тряпку какую-нибудь найди там заодно! – простонал мне вслед страдалец. – А то ведь дыру протрешь своими жаркими взорами, нимфоманка…
Да уж, так шустро я давно не ползала.
Кеннет
Ни жив ни мертв ступил Кеннет Маклеод под своды тонущего в мягком золотом сиянии бру. И если сравнивать, то лишь с солнечными бликами, что блестят и дробятся на мелких волнах в летний полдень, заставляя наблюдателя сладко жмуриться и даже улыбаться чему-то неведомому. Наверху ветер настойчиво выдувал последнее тепло из-под пледа, а под холмом было уютно, точно возле очага. Одежда и волосы немедленно высохли, руки согрелись, и Кеннет снова почувствовал свои пальцы на ногах. Золотисто-медовый туман медленно рассеивался, и Маклеод увидел именно то, что ожидал и о чем нараспев рассказывала бабка Кирстин зимними вечерами. Свежий благоухающий тростник у порога, а дальше – дивный пол, весь из меди с узорами светлой бронзы, на том полу – прекрасные серебряные ложа с заостренными углами, со сладкозвучными птицами на этих остриях. Прекрасные девы, как положено, склонились над рукоделием, вечно юные сиды неторопливо переставляли фигурки фидхелла, и если кто и бросил на смертного рассеянный взгляд, то сразу же отвел его прочь. Дабы не оскорблять бессмертное зрение, надо думать.
– Доброй ночи, Добрые Хозяева, – молвил горец и, сорвав с головы берет, поклонился так низко, как, наверное, и королю бы не стал кланяться.
– И тебе привет, смертный, – вежливо ответил один из Дивных – самый высокий и степенный муж средь прочих. – Садись к нашему столу, пей и ешь вдоволь, сын Маклеодов.
Кеннет хотел было честь по чести спросить имя хозяина, чтобы потом выпить за его здоровье и благополучие этого чудесного дома, но изумрудно-зеленый занавес на стене раздвинулся, открывая вход в следующий зал – огромную трапезную – и вид на уставленный яствами исполинский стол.
– Топай давай, пока приглашают, – прошипела на ухо Кайлих и в спину родича подтолкнула. – Гляди-ка, только тебя и ждут.
И вправду, за столом шел пир. Могущественные воины и благородные мужи поднимали кубки с пивом и вином, закусывая горячей и сочной свининой и копчеными угрями.
Нежная темноглазая и черноволосая дева бережно взяла горца под локоток и увлекла к почетному месту неподалеку от господского кресла. То ли шла, то ли медленно плыла над полом, настолько плавны были движения сиды. А как улыбалась! Точно небесный ангел, глядящий на новорожденного Спасителя в яслях.
– Как звать-то тебя? – набравшись наглости, спросил Кеннет.
Дева в ответ лишь рассыпала над залитой вином столешницей жемчужинки своего смеха.
– Зачем оно тебе, смертное дитя? Замуж решил позвать?
Сроду не знавший, что такое покраснеть от стыда, Маклеод почувствовал, как полыхают его щеки.
– Ну, это самое… красивое у тебя, должно быть, имя, госпожа моя.
– Угадал, – хихикнула сида. – Очень красивое.
И, чтобы замять разговор, налила ему полную чашу эля и подвинула поближе блюдо с жареным и нафаршированным потрохами гусем, и еще копченую сельдь, и еще олений бок, и снова эль. Знала, чем отвлечь смертного мужчину от неуклюжих заигрываний.
Ни разу в жизни не едавший так сытно и щедро, Кеннет быстро осоловел. Краем глаза он видел, что Кайлих, вся в невиданных шелках и драгоценных мехах, беседует то с одним, то с другим обитателем дивного бру и, похоже, флиртует направо-налево. А может и не кокетничает, а напротив, злословит, сплетничает и козни строит. Этих сидов нормальному человеку не понять, хоть сто лет с ними рядом живи.
Мысль о том, что, пока он тут набивает брюхо разносолами, там, наверху, могло уже пройти и сто, и двести лет, если и посещала сурового горца, то мимолетно, вскользь. Уж больно хорош был эль – в голове приятная такая легкость, а в ногах сладостная тяжесть.